Вместе с Яном на Реген прилетает библиотекарша Мария (она тут по профессиональным делам, в Большом Жюри ее не ждут) и синхронный физик Уистлер вместе с домашней пантерой (вроде бы искусственной животное) по кличке Барсик. На Регене же их ждут Штайнер (руководитель местного филиала Института Пространства), Шуйский (координатор то ли Большого Жюри, то ли опять же этого филиала) и Кассини (он как раз точно входит в Большое Жюри). Все эти люди интересные, много знают, много говорят, волнуются и переживают о судьбах мира. Создается впечатление, что у каждого есть секрет. Ну, кроме Яна, который просто наблюдает. И в начале постоянно замечает, что «здесь интересно». Совсем как Виктор Бенгарт из «Кусателя ворон». Постепенно он выясняет, в честь чего собирается Большое Жюри. Оказывается, синхронная физика в тупике, а это нельзя вот так вот оставить, все-таки передовая наука, именно она должна ответить на все самые важные вопросы о Вселенной. Чтобы преодолеть этот кризис, Уистлер собирается принять некое вещество, которое усиливает работу мозга. Правда, оно же и убивает мозг. В общем, есть надежда, что вот такая вот фармакологическая стимуляция поможет сладить с ситуацией. Но применение этого вещества запрещено Мировым Советом. Остается уповать на то, что Большое Жюри снимет для Уистлера этот запрет. Разумеется, это форменное самоубийство. А еще есть мнение, что настоящей причиной сбора Большого Жюри является кое-что другое. Кажется, ответы на эти вопросы все получат, когда все-таки состоится заседание. Но не тут-то было, никто больше на Реген не прилетает, некому собраться, вот персонажи и оказываются предоставлены сами себе. Ожидание выматывает, бесконечные споры о важном – тоже, так и с ума легко сойти. А Ян, кажется, уже больше не считает, что «здесь интересно».

Разумеется, при чтении постоянно думаешь на тему, а соберется ли Большое Жюри. Этот вопрос тоже отвлекает от сути. А тем временем на страницах «Сороки на виселице» разворачиваются масштабные споры, все что-то рассказывают, то истории из жизни, то истории из книг, то просто какие-то истории. Все эти истории что-то иллюстрируют. А еще персонажи постоянно находят какие-то рукописи. Зачитывают их вслух. И это тоже что-то иллюстрирует. Мысль бурлит. Перед нами все-таки роман идей, эти идеи любопытны, а Эдуард Веркин еще и демонстрирует их под неожиданными углами. Мы всегда знали, что автор умеет отлично расписывать долгие кажущиеся бесполезными разговоры всех этих провинциальных краеведов и пытливых подростков. Тут тоже самое, только вместо провинциальных краеведов и пытливых подростков синхронные физики и библиотекарша, а в фокусе не городские легенды, а страшилки о космосе и не только. А еще философия от античности до глубокого будущего, логические парадоксы, этические дилеммы. Если вам казалось, что в научной фантастике должен быть экшн, то бишь после лекции по космологии герои должны и из бластера пострелять, то Эдуард Веркин наглядно доказывает – можно и без бластеров обойтись.

Кругозор и эрудиция Эдуарда Веркина просто поражают. Он прекрасно знаком не только с фантастическим жанром и мировой классикой, он еще и ориентируется в философии далеко не на уровне рядового пользователя «Википедии». На страницах «Сороки на виселице» мы встречаем упоминания Фалеса, Платона, Декарта и многих других. Порой кажется, что и тут, и вот тут, и здесь, и вот здесь автор отсылает то к Анри Бергсону, то к Жилю Делёзу с Феликсом Гваттари, а это вам уже не краткий университетский курс по истории философии. Но нельзя исключать, что это всего лишь обман зрения, так как отсылок столь много, что от них и в глазах может зарябить. В любом случае, чаще всего все упоминания приходятся к месту, знание того, что говорили эти философы, весьма поможет в понимании книги. В связи с этим уже не кажется чем-то чрезмерным то, что в качестве названия для книги Эдуард Веркин взял название картины Питера Брейгеля-младшего, а синхронную физику извлек из концепции синхроничности Карла Густава Юнга.

Сам автор, кстати, в какой-то момент практически предупреждает читателя, что не стоит слишком уж увлекаться в поисках отсылок и в интерпретации отдельных моментов. Штайнер ближе к финалу романа говорит Яну: «Посетители, осматривающие Объем с галереи, уверены, что это и есть актуатор. Мы, как правило, не разубеждаем. Людям привычнее думать, что актуатор огромен, так заметнее потраченные усилия... А между тем актуатор... легко умещается... то есть уместится на ладони». Актуатор, Объем — все это названия составных частей некой циклопической машины, которую строят синхронисты на Регене, чтобы с ее помощью что-то там сделать то ли со Вселенной, то ли с человечеством, то ли еще с чем. Не важно, что они там собираются сделать. Важно другое. Если затевается что-то значимое, то оно должно быть большим. Если мы читаем умную книгу, то она должна быть многословной. Таков стереотип. Эдуард Веркин хотя бы в этом не разочаровал читателя. Он написал огромный роман, который посвящен ряду идей, идей, которые порождают бесконечные вопросы, идей, который пока еще не осмыслены до конца в рамках нашей культуры. Он пишет о том, что бесконечность, увы, есть предел, о том, что цивилизация, столкнувшиеся с этим пределом, оказывается в тупике, собственно, о том, что закат цивилизации начинается далеко не с приходом варваров, а задолго до этого. В мире «Сороки на виселице» написано столько книг, что их все уже никто не в состоянии прочесть, открыто столько планет, что их все невозможно освоить. Да, перед нами будущее, в котором хотелось бы жить. Но в этом будущем человечество обречено. Ну, если не переосмыслит свое отношение к миру. Этого в романе не происходит. Да и никто и не предполагал, что произойдет. По сути это еще и диагноз нам нынешним. У нас тут тоже некоторый тупик, правда, к звездам мы пока еще не полетели.

Точнее было бы сказать, что основной темой романа является признание того, что тупик неизбежен. Дальше возникает вопрос: а на что можно пойти, чтобы этот тупик пробить? Вокруг этого все и накручено. В том числе и такие милые вещи, как отказ человечества будущего от электронных книг, Интернета, использования чипов, андроидов и ИИ. Мол, поиграемся мы и успокоимся, так как это тоже путь в тупик. Хотя здесь же может возникнуть еще один вопрос: а вдруг среди всего того культурного хлама и мусора, которые мы произвели, есть уже способ тупик преодолеть? Просто надо посмотреть не вперед, а назад. Этим в мире будущего по Веркину люди тоже занимаются. Вот только эти энтузиасты выглядят маргиналами. Это они ищут вход в Гиперборею, это они копаются в старых книгах в поисках ответов на новые вопросы. Собственно, именно им автор и отдает возможность сделать то, что не получилось у синхронистов. Если вам показалось, что роман пессимистичен, то это не так, надо просто добраться до самой последней главы. Там-то, когда кажется, что гносеологическая тьма уже окончательно сгустилась, вдруг загорается робкий огонек вдали. Тот самый, простите уж за литературоведческую пошлость, луч света в темном царстве.

Это стоит озвучить. Но коль сам Эдуард Веркин сделал это в конце книги, то надлежит поступить аналогично, то есть озвучить в конце разбора.

А перед этим следует отметить еще два важных аспекта книги: сюжетный и стилистический.

Много уже сломано копий в сетевых баталиях о сюжете «Сороки на виселице». Кто-то видит в этой книге напряженный шпионский триллер, кто-то натуральный биохоррор, кто-то еще что-то... При анализе текста можно дойти даже до того, что опечатки имеют значение. Разумеется, нижеследующие является лишь версией, но эта версия кажется достойной внимания, хотя бы по той причине, что объясняет одну простую мысль: даже если очень хочется детерменистки интерпретировать сюжет «Сороки на виселице», делать этого не стоит.

Начнем с камня преткновения, или, если угодно, точки опоры всего романа. Вскоре после прибытия на Реген, Ян с Марией идут к актуатору посмотреть на Объем. Напомним, это как раз и есть та самая удивительная машина синхронистов, аналог то ли жертвенного алтаря, то ли гробницы цивилизации, с ее помощью якобы и должен случиться прорыв. Этот поход описан в романе три раза. В трех главах. Каждый раз с некоторыми вариациями, между первым и вторым разница невелика, третий сильно отличается. Можно представить, что у многих этот кусок книги должен вызвать досаду, раздражение, ярость. Думается, кое-кто в этом месте даже бросил чтение. При этом важно, что герои не помнят предыдущих походов к актуатору, есть вероятность, что они и третий подзабыли. В общем, классическая вроде бы петля времени. И вот тут есть первая загадка. Вопрос не в том, как возник этот темпоральный парадокс, вопрос в том, как Ян смог его описать. Ведь нам дается понять, что он прекрасно все забыл, осталось только некоторое «дежа вю».

Позже мы, кстати, узнаем, что недостроенная машина синхронистов уже искажает реальность. Вполне вероятно, что петля времени была ею и порождена. Если только мы признаем, что это именно петля времени. Никто не исключает, что перед нами описания одного и того же события, произошедшего в трех параллельных мирах, или в трех вариантах нашего мира. Машина может быть просто выбирает самый оптимальный путь разрешения некоторых ситуаций. Нет ничего в тексте, что могло бы этому противоречить. Потому пока оставим этот вопрос. Важнее другое. Тут, конечно, придется повториться. Итак, каким образом Ян смог все это описать?

И это выводить нас на вопрос, а кто автор всей книги, которую мы сейчас рассматриваем. Можно пошутить, что Веркин. Но в реальности текста вроде бы Ян. К изложенному в предыдущем абзаце сомнению стоит добавить еще и вопрос об авторстве первой («Преткновение») и последней («Земляне») глав. Они словно бы написаны другим человеком. Да, можно предположить, что Ян, оставшись на Регене, резко поумнел и сам стал синхронистом, более того заслужил большое уважение в научном сообществе, в конце концов, актуатор никого не щадит. Вот только из того, как Ян описывает в предпоследней главе свою добровольную ссылку в библиотеку Регена (самую, кстати, большую библиотеку ойкумены), абсолютно не следует, что его заинтересовали научные изыскания. Он там просто книжки читает, поддерживает порядок и общается с медленно сходящим с ума Кассини. Есть еще шестнадцатая глава («Сообщение о делах в Юкатане»), выполненная в форме эссе (из нее можно узнать много любопытного про этот мир будущего). Есть большие сомнения, что Ян мог и ее написать. Хотя прочитал он уже много, возможно, просто составил конспект. Добавим к этому то, что в обозначенных главах рассказчик ни разу не именуется, хотя автор (Веркин) мог бы это вполне непринужденно сделать.

Самое простое предположение, которое здесь можно сделать, заключается в том, что первую, последнюю и, возможно, шестнадцатую главы написал не Ян. Примем это за рабочую гипотезу.

Тогда кто? На этот вполне логичный вопрос легко повестись, но не будем отвлекаться. По одной просто причине: есть вопрос поинтересней. А именно: как? Но не как написаны именно обозначенные главы (и Бог с ней, с шестнадцатой), а вся книга.

Подсказка, конечно, спрятана в тексте. В Институте на Регене библиотека появилась не просто так. По крайней мере большая часть фонда была заказана Уистлером, а Уистлер ничего не делает просто так. Весь роман он ходит по библиотеке, переворачивает все вверх дном, более того, рвет книги, а из обрывком создает некий коллаж, который ближе к финалу прочтут Ян и Мария. Создание коллажей из текстов разных авторов – известный постмодерниский прием. Вот только для физика-синхрониста это не только литературная забава, а способ исследования мира, так как физик-синхронист предполагает, что при условии, насколько много уже написано текстов, в них могут быть описаны еще не случившиеся события. Вот такой вот вариант знаменитого парадокса про обезьян, которых посадили за пишущие машинки. В общем, Уистлер таким образом формирует некое послание, не факт, что он сам до конца понимает его суть. И тут важно не то, что он там понимает и что хочет сказать, а то, что нам демонстрируется конкретный метод. И именно этим методом, скорее всего, и создана в реалиях «Сороки на виселице», собственно, сама «Сорока на виселице».

Есть некий безымянный рассказчик. Буквально в четвертом абзаце романа он сообщает: «Credo quia absurdum, я не люблю мемуары, но вынужден иметь дело преимущественно с ними. На полке, посвященной предмету моего интереса, тысячи и тысячи книг...». И вот тут начинается предположение. Что, если, работая со всеми этими книгами, наш рассказчик обнаружил несколько вариантов мемуаров Яна (давайте будет считать, что три, но не факт же, могло быть и больше)? Если петля времени была следствием влияния машины синхронистов, она же могла повлиять на то, что в нашей реальности – конкретно в библиотеке на Регене – появились множественные записки Яна. Это не могло не заинтересовать автора первой и последней глав (про шестнадцатую, вообще, не вспоминаем). И он сложил из этих текстов один. Этим объясняется куча нестыковок в книге, некоторая обрывочность в отдельных местах. Таким образом рассказчик (можно назвать его еще и составителем) попробовал дать максимально полное изложение тех, уже, кстати, давних, событий. А от себя добавил уже названные главы. Да, это может быть и сам Ян, который вот таким вот образом получил весточку от своих вероятностных двойников. Но этот момент на самом деле не принципиален. Принципиально тут то, что, если перед нами и впрямь такой коллаж, то мы, прочитав его, не сможем получить историю, которую можно анализировать привычным образом. Мы привыкли к детерминистскому подходу, а он в данном случае просто не применим, ведь действие происходит, скажем так, одновременно в трех мирах, и у нас нет маркеров, которые помогали бы понять, в каком из миров разворачивается та или иная сцена, более того, мы можем скакать из мира в мир в рамках одной сцены.

Все это, конечно, лишь одна из интерпретаций. Но если Эдуард Веркин и впрямь ставил перед собой задачу написать книгу, действие которой развивается одновременно в нескольких реальностях, то он с ней блестяще справился. Вот это амбициозность замысла! Уважение автору!

Стилистически же здесь все превосходно. Эдуард Веркин порой делает смешно (все-таки все это ожидание Большого Жюри представляет собой какую-то абсурдную ржаку), порой страшно (например, вся глава про медведей на острове), не бежит поэтичности даже в псевдонаучных местах («Никак не структурированные массивы хаотичной информации, представляющие собой цифровые фантомы, тени цифровых фантомов, затихающий шепот изнанки бытия, услышанный детекторами вычислительных машин по ту сторону барьера Хойла, семена откровений, прилипшие к подошвам великого бродяги, песнь неба, миллиарды платиновых дисков хранятся в дальних секциях подземных накопителей, расположенных в туннелях под Ла-Маншем, в шахтах полярного Урала, в газгольдерах Рурской области»), проносит через текст образы, которые постоянно рифмуются между собой, каждый раз получают дополнительный смысл, за этими образами порой сложновато уследить. При этом в «Сороке на виселице» есть еще и всяческие вставные новеллы. Особенно хороша первая, что достается читателю в первой же главе. Не верьте, что говорит о ней наш гипотетический рассказчик-составитель – «В лучшем случае «Бабушку» сравнивали с ранними (и, надо признать, не особо удачными) работами Эдварда Лира, с французскими фельетонами начала двадцатого века, с фантасмагориями Лавкрафта, с обшлагами Льва Ростоцкого века двадцать второго; отмечали рыхлость и местами беспомощность текста, откровенно проваленный финал, сомнительную мораль и претенциозность», – это на самом-то деле какая-то игра в скромность со стороны Эдуарда Веркина. Возможно, «Бабушка-удав» (так называется эта новелла) – лучшее, что есть во всей этой огромной книге. Идеально написанный рассказ, где нет лишних слов, а идея концентрирована и многозначна. Занятно, что Веркин приписывает «Бабушку-удава» некоему Феликсу Конраду, однофамильцу писателя, чьи книги обычно оказываются где-то рядом с книгами Германа Мелвилла, которого мы тут уже вспоминали.

Ну, а теперь про луч света в темном царстве, про выход из тупика, про то, что порой надо оглянуться назад, чтобы найти путь вперед. За всем за этим обращаемся к последней главе.

Для ее понимания надо держать в голове то, насколько часто в «Сороке на виселице» отождествляются разные вполне себе художественные рассказы с реальностью. «Бабушка-удав» предсказала закрытие исследований по продлению жизни, Шуйский, повествуя про свои приключения на острове с странными медведями, вроде бы пересказал старый фантастический рассказ. Штайнер прямым текстом говорит: «И все-таки, Рольф, думаю, нельзя отрицать, что литература в лучших своих проявлениях... как бы это сказать, опосредованно предсказывает... или, если позволите, предвосхищает будущее». Уже было сказано, что Уистлер не просто так притащил на Реген столько книг, он вполне мог интуитивно понимать, что не нужна никакая машина для проникновения в поток Юнга. Проникновение уже давно случилось и выразилось в виде всей этой горы книг. Все уже описано, все уже сказано, все ответы есть, просто надо на все это оглянуться. Именно об этом последняя глава, из которой следует, что когда-то Кассини где-то там на горизонте книжных событий откопал рассказ, который все объясняет. И его нельзя публиковать. Слишком уж пугает то, что там объяснено (или предсказано). Мировой Совет это понимает, потому и давит так усиленно на рассказчика-составителя. Тот тоже все понимает, публиковать не будет, только намекает на то, про что там, при этом придумывает себе всяческие оправдания. Потому что и ему страшно. Тупик-то можно преодолеть, точнее, он преодолен, вот только цена за это, скорее всего, непомерная.

И да, мир есть текст. Читайте книжки, дамы и господа. Если кто-то сомневался, что настоящая научная фантастика может быть постмодернистской, Эдуард Веркин доказал, что может. Вот только многие не признают такую научную фантастику за научную фантастику. Ничего страшного, в мире литературы случались казусы и потрагичней, литература и этот переживет.

Повесть начинается с того, что Игорь Петрович сбегает из больницы. Ближе к финалу становится ясно, что, скорее всего, он страдает от лучевой болезни. Исходя из этого, можно предположить, что герой вполне понимал, что живым он из больницы уже не выйдет, потому и решил отправиться в последнее путешествие. Приехав в маленький провинциальный городок Овражки, он нанимает себе проводника в туристическом кооперативе «Пилигрим», этим-то проводником (или лоцманом) и оказывается Сашка Крюк. Сперва можно решить, что мальчик будет водить своего клиента по местным достопримечательностям. Но нет, все гораздо круче – они отправятся в прогулку по параллельным мирам. Тут следует отметить, что пусть мир Игоря Петровича и похож на наш, все-таки он, скорее всего, не наш. Тут важно то, что никто не удивляется всем этим параллельным мирам, все как будто в курсе способностей лоцманов. Важно еще и то, что с самого начала нам дают понять, Игорь Петрович тоже, скорее всего, обладает некоторыми способностями, их все-таки не спишешь на богатое писательское воображение. А дальнейшее – это описание странствий Игоря Петровича и Сашки Крюка. А еще они ищут некую Книгу и некую Тетрадь.

«Лоцман» подчеркнуто сновидческий. Все размыто, все слегка не в фокусе. Особенно это чувствуется в последней главе, в которой автор лукаво намекает на то, что старый писатель возможно просто галлюцинирует себе спокойненько в больничке. В последней главе автор, вообще, кидает столько намеков, что в них можно и запутаться. А еще тут же он тщательнейшим образом все закольцовывает (этот прием свойственен всему циклу, поэтому вполне естественно, что и здесь должен был быть использован). Все эти намеки, кажется, должны только лишь отвлечь, не дать понять самого главного. То есть, конечно, именно в этой главе Владислав Крапивин проговаривает важные, нужные и ценные мысли: о природе старости, о важности творчества, о материнской любви. Но при всей своей смысловой ценности они словно бы отводят нам глаза от… От чего?

Перед ответом на этот вопрос хочется заметить, что «В глубине Великого Кристалла» частенько сравнивают с «Темной Башней» Стивена Кинга (хотя попробуйте найти более разных писателей, думается, задачка та еще). Некоторое сходство, конечно, есть. В копилку параллелей в данном случае стоит поместить то, что и Стивен Кинг как-то раз в «Темной Башне» вывел своего двойника, отождествил мир своего цикла с текстом, в котором он его описал. Именно это Владислав Крапивин и провернул в своем «Лоцмане». А еще невозможно отмахнуться от ассоциаций с «Хрониками Амбера» Роджера Желязны. Больно похожим образом в них описаны перемещения по параллельным мирам. Да, сравнение этих циклов, думается, могло бы выйти любопытным. Ну, еще заметим, что, скорее всего, именно из «Лоцмана» Владислава Крапивина мигрировал в «Мальчика и Тьму» Сергея Лукьяненко Солнечный котенок. Слишком уж он похож на местного Чибу.

Так, это были просто замечания по ходу дела. А теперь ответ на вопрос.

«Лоцман» не просто про принятие неизбежности смерти, он про саму смерть. С первой до последней страницы. По сути в начале повести Игорь Петрович умирает. Его дух отправляется в путь, еще не понимая, что же с ним случилось, еще не приняв факт перехода на другой уровень бытия. А Сашка Крюк становится его проводником, тем, кто должен подвести к принятию произошедшей перемены. Каждому по вере его. Вот перед автором книг о Дороге и открылся мир этой самой Дороги. Куда же писателям попадать, как не в собственные книги? Эта интерпретация объясняет все в «Лоцмане»: и сновидческий характер текста, и некоторые оговорки, более того, она придает ему тот смысл, который не подменишь общими размышлениями. Если посмотреть с этой точки зрения, то последняя глава уже не кажется излишне путанной. Герой не только принимает произошедшее и обретает присущие ему теперь способности, он еще и берется за завершение важного дела. Надо ему дописать книгу, допишет. Потому что иначе никогда до конца не оторвется от смертной жизни.

В этом отношении Владислав Крапивин действительно подытожил основную часть «В глубине Великого Кристалла». И сделал это, будем честны, достаточно оптимистично. Несмотря на, как уже говорилось, меланхоличное настроение всего текста.

«КОРАБЛИКИ, ИЛИ "ПОМОГИ МНЕ В ПУТИ…"»

Владислав Крапивин «Кораблики, или "Помоги мне в пути..."»

Как и «Лоцмана», «Кораблики, или "Помоги мне в пути…"» можно назвать психотерапевтической книгой. Создается впечатление, что Владислав Крапивин вновь через текст прорабатывал важные для себя переживания, пытался найти точку примирения себя внутреннего со стремительными негативными изменениями вокруг (не стоит забывать, что написание романа датировано 1993 годом, девяностые только набирали обороты, но безумие уже было такое, что, кажется, дальше некуда). Тут стоит обратить внимание на то, что два главных героя «Корабликов…» по сути являются одной персоной. А еще – внимательно прочитать самую последнюю главу, помеченную автором как «Вместо эпилога», представляющую собой отлично выписанную визуализацию принятия своего внутреннего «Я», достижения гармонии через проработку детских воспоминаний.

Всего перечисленного хватает, чтобы сказать: перед нами еще одна книга Владислава Крапивина, которую нельзя считать детской. Правда, юный читатель может остановиться перед самой последней главой, тогда он получит просто историю с открытым финалом. Вот только и в основном тексте поднимаются вопросы, которые точно нельзя назвать детскими.

«Кораблики, или "Помоги мне в пути…"» номинально примыкает к циклу «В глубине Великого Кристалла», но связей с остальными книгами практически нет. Разве что на последней странице упомянут некий писатель-фантаст, возможно, главный герой «Лоцмана». Но это и не важно. Просто еще одна грань Великого Кристалла, а точнее – несколько.

Петр Викулов, от лица которого и ведется повествование, вырос в большой стране, в ней строили коммунизм, были пионеры и так далее. А потом страна раскололась на несколько маленьких самостоятельных республик. Не обманывайтесь, это не наш СССР, а лишь его отражение. Но документальной достоверности Владиславу Крапивину и не надо, он пишет о духе времени, а не о конкретных событиях. Несмотря на все это, Петру Викулову удалось осуществить мечту, он совершил путешествие к звездам. Из-за уже давно растиражированного научной фантастикой временного парадокса Петр оказывается в середине XXI века, в новом дивном мире. И здесь абсолютно неожиданно на одном концерте он встречает самого себя, только себя ребенка, выдернутого из прошлого с помощью специальной машины. Правда, потом становится ясно, что не из прошлого, а из параллельного мира. Петр спасает свою раннюю версию от страшной опасности, буквально от смерти, но о счастливой жизни не стоит и мечтать. Петру и Петьке предстоит пережить и испытать много всякого, но самое важное – понять и принять друг друга (см. выше).

Владислав Крапивин в сравнительно небольшом романе поднимает такое количество самых разных тем, что в какой-то момент кажется – это уже чересчур. Проблема воспитания подростков, проблема отцов и детей, проблема домашнего насилия, проблема сиротства и беспризорности, проблема манипуляции общественным мнением через СМИ, проблема поисков универсальной справедливости, проблема веры в Бога, проблема насилия ради блага, порой и вовсе начинается натуральная достоевщина… И это далеко не все. Номинально в центре повествования столкновение главных героев с маньяком-педофилом, который смог прорваться в одной из республик практически на вершину административной власти, что позволяет ему злодействовать с невероятным масштабом. Но это лишь сюжетный стержень, вокруг него накручено очень много. Сам роман начинается несколько медленно, вполне в духе других вещей автора, а потом темп событий нарастает до головокружительной скорости. В каждой главе новый поворот, на каждой странице что-то происходит. Порой возникает впечатление, что автор торопится, пытается выписать все это слишком быстро. От этого ощущение скороговорки в некоторых местах. Все это сопровождается погонями, выстрелами, шпионскими игрищами. В этой книге убивают (пусть, скажем так, и за кадром), причем порой на убийство приходится идти детям. И самое страшное, что всему этому конца и края нет. Как только героям кажется, что уже все решено, что все нормализовалось, что вот и бедам конец, обязательно случится еще что-то, еще хуже, конечно. И от всех этих бед не уйти в другие пространства, на любой грани Великого Кристалла будут свои беды и треволнения. Даже на самой последней странице нам дают понять, что зло до конца не изничтожено, вот вам еще одна версия главного злодея, он и тут будет заниматься своими делишками.

Про «Рыцарей Сорока островов» Сергея Лукьяненко часто говорят, что это деконструкция крапивинской прозы. Мол, автор сознательно взял книжки советского детства и показал, что в новой реальности они не состоятельны. Так вот, в «Корабликах…» то же самое проделал сам Владислав Крапивин. И сделал это гораздо жестче, у Сергея Лукьяненко хотя бы педофилов не было.

Про «Кораблики…» часто говорят, что в них много чернухи, что автор смакует все эти мерзости. Это поверхностное впечатление. Владислав Крапивин все-таки пишет про все это достаточно деликатно, старается какие-то вещи спрятать от читательского взора. Можно себе представить, что с таким материалом сделал бы другой писатель. И как бы мрачно ни было, какая беспросветность ни обрушивалась бы на героев, все равно есть место хотя бы лучику надежды. Да, про хэппи-энд можно смело забыть. Но автор припас для героев хотя бы возможность передышки. В конце концов, есть у Владислава Крапивина надежда на то, что есть же те люди, которые готовы встать на защиту обиженных и угнетенных, идти до конца в своих благих намерениях. Петр и Петька как раз таковы. И они тут не одни такие.

Важно понимать, что «Кораблики…» не про потерянный рай, нет в них тоски по прекрасному советскому прошлому, хотя это можно было бы ожидать от писателя, который сформировался как раз в советское время. Владислав Крапивин не идеализирует ушедшую страну (этому во многом и посвящен пролог). Он идеализирует детство, но это, извините, другое. В этом отношении автор последователен, он продуманно, точно, без сантиментов показывает, как из того прошлого и выросли все эти беды настоящего и будущего. Да, наступили страшные времена, но это не случилось на пустом месте.

Единственное, что не позволяет «Корабликам…» и вовсе свалиться в сиюминутную политоту и социальщину, заключается только в декорациях. Конечно, все это не у нас, пусть и про нас. Было бы, пожалуй, еще мрачней, если бы действие происходило бы в реальной Москве, или в Тюмени, или в Екатеринбурге начала девяностых. А так есть Старатополь (представьте какой-нибудь город в Центральной России) и Византийск (а это, конечно, Севастополь). И это все-таки выводит «Кораблики…» из категории книг, которые пишутся на злобу дня, пусть этой злобы тут больше, чем надо. И пишет Владислав Крапивин об этих своих выдуманных городах все-таки так, что хотелось бы посетить их. Не смотря ни на что. Погулять по улочкам, посидеть во всяких заведениях и, может быть, найти улицу из своего детства. И вот тут автор остается верен себе, это никакой мрачностью не испортишь.

Кстати, в этой книге Владислав Крапивин кое-что весьма точно предсказал (а футурологические прогнозы все-таки не по чего части, что бы там ни думали фанаты одной из самых известных повестей из этого же цикла «Гуси-гуси, га-га-га…») одну деталь нашего общего будущего. А именно: он предсказал, что «Властелина Колец» все-таки экранизируют, причем в виде высокотехнологичного высокобюджетного блокбастера.

«СИНИЙ ТРЕУГОЛЬНИК»

Владислав Крапивин «Синий Треугольник»

Эта повесть вполне могла бы быть эпилогом не только к циклу «В глубине Великого Кристалла», но и ко всему творчеству Владислава Крапивина. К счастью, с 2001 года (именно им датирован «Синий Треугольник») он успел еще много чего написать, в том числе и свой самый знаменитый цикл дополнил. Но кто его знает, о чем думал писатель, когда работал над этой повестью. Возможно, и считал ее последней своей вещью. Потому и позволил себе не сдерживаться: отказался от внятного сюжета, пустился в воспоминания, совсем уж махнул рукой на то, что его аудиторией считаются, прежде всего, дети. Все-таки не стоит в детской книжке выводить в качестве персонажей призраков нерожденных, (читай, абортированных) детей. И не только: в наличии распитие спиртных напитков, допросы энкавэдэшников и др. «Синий Треугольник» можно прочитать и истолковать по-разному: кто-то увидит здесь описание загробной жизни, кто-то просто занятное сюрреалистическое путешествие, для кого-то он окажется притчей, кто-то скажет, что вот тут автор зашел на территорию «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста. Разумеется, кого-то эта вещь и разозлит. Но сложно просто отмахнуться от мысли, что перед нами по сути творческое завещание, тот самый текст, который многие писатели как-то не успевают написать.

Завязка тут странна, но в то же время проста. Главному герою (от его лица и ведется повествование) всегда снились поразительно достоверные сны про иные пространства. Однажды он умудрился вытащить из своего сна некое удивительное существо – Синий Треугольник. Он как бы не виден, он абсолютно не антропоморфен, его можно было бы назвать разумной многомерной конструкцией. Так Синий Треугольник и стал жить у героя, а потом герой взял да завязал своего фантастического постояльца в узел. Это что-то изменило в пространстве-времени, и вот уже герой едет в город своего детства, встречает там мальчишку по имени Ерошка, сталкивается со странным. Странного становится все больше и больше, у этого путешествия, кажется, не может быть конца. А может быть, это вовсе и не реальное путешествие, а долгий сон… Ага, знаем мы, что означает выражение «долгий сон». Знаем, знаем… И да, главным героем является как бы сам Владислав Крапивин. Или не как бы. В любом случае многочисленные воспоминания главного героя могут быть и воспоминаниями автора. И тогда получается вот такой вот мемуар, завернутый во вкусную фантастическую обертку.

Да, мы уже встречали этот сюжет: взрослый, порой уже старый, мужчина идет с мальчиком через бесконечные вариации миров, на пути они сталкиваются со всяческими испытаниями, но, в конце концов, оказывается, что это все-таки приключения не тела, а духа. Владислав Крапивин словно бы говорит: каждый настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. А на этот раз он просто решил отбросить все лишнее. Остался только умудренный жизнью взрослый, ребенок, который порой умней его, но все равно нуждается в защите, бесконечность миров, сменяющих друг друга, словно листы старой огромной книги. Маленькие городки со своими уютным секретами, вечное лето, друзья детства, которых так давно не видел, но при встрече кажется, что всех этих лет и не было, невинные забавы, жуткие тайны прошлого, тоска по дому, тоска по людям, тоска по маме. Перед нами то ли концентрат текстов Крапивина, то ли конспект, то ли окончательная редакция.

При том какие порой мрачные темы поднимает Владислав Крапивин в этой своей повести, она все равно получилась светлой. Но свет ее неяркий, приглушенный. Автор хочет убежать в дивный мир воображения, мир, сотканный из мечт и надежд, мир, в котором все дорогие ему люди живы, даже погибший когда-то кот не погиб. По сути и сбегает, если отождествить автора и главного героя. Но при этом он не забывает и о том, что в мире происходит много плохого, не собирается он закрывать на это глаза. Хотя хочется, конечно, хочется. Но нельзя. И вот это вот «нельзя» делает «Синий Треугольник» (и не только его, на самом деле все книги Крапивина) той самой нравственной литературой, которая так необходима и детям, и взрослым.

Текст написан превосходно, при кажущемся сумбуре происходящего, некоторой его хаотичности тут нет ничего лишнего. Хитрый автор даже припасает для тех, кто хочет простых объяснений, эпизод с постройкой в Малогде (воображаемом городе детства главного героя) Института времени. Вот вам все описанное кажется странным, так вот вам и самое простое объяснение: все эти странности происходят именно из-за него, из-за этого самого Института времени. Но это, конечно, скучно. Поэтому и не хочется никаких объяснений. Порой они просто не нужны.

«Синий Треугольник» связывает с «Лоцманом» (эта повесть упоминается в «Синем Треугольнике» прямо и без всяких экивоков) и «Корабликами…» не только принадлежность к одному циклу и похожий сюжет, но еще и то, что это очевидным образом тоже психотерапевтический текст. Для автора, конечно. А для читателя – возможно. Как уже говорилось выше, в этом случае Владислав Крапивин, вообще, не считается с читателем. Пишет чисто для себя. Хотя, конечно, никто не исключает, что это сконструированный эффект, все-таки работает талантливый самобытный автор. А примиряется он со все теми же вещами: с болезнями, с непонятностью, со страхом, что прожил жизнь зря, с неизбывной тоской, с одиночеством. Многие поэтому и читают книги Владислава Крапивина, они же дают надежду, что где-то там, среди лугов и полей возвышается Город, Город, в котором можно быть счастливым, можно быть с кем-то, и никто ничего не потребует взамен. Мечте об этом столько веков, что не сосчитать. Вот только Владислав Крапивин говорит нам, в нашем мире этого Города нет. Увы! Хорошо хоть главный герой его нашел.

Удивительно, конечно, как многое отзывается во многом. Читаешь «Синий Треугольник» в 2025 году и понимаешь, что он неуловимо напоминает вовсе не другую книгу, а полнометражный анимационный фильм, вовсе не русский, а японский; а напоминает он «Мальчика и птицу» Хаяо Миядзаки. И там, и там мэтры позволили себе не сдерживаться и пошли в разнос. И там, и там авторы уходят с головой в мир детства. И там, и там во всех этих странствиях по волшебным пространствам есть привкус горечи. И там, и там… Вот только Махито Маки (главный герой «Мальчика и птицы») нашел в себе силы вернуться в свою исходную реальность, а Владислав Крапивин (главный герой «Синего Треугольника») не захотел этого делать. Наверное, это о чем-то да говорит, хотя бы на уровне аналогий.

Пусть «Творцы совпадений» и дебютный роман с некоторыми слабостями, всем бы такие дебюты: архитектура сюжета выстроена крепко, персонажи в меру живые, местами Йоав Блум включает приятную иронию, местами же подпускает жести. Да, в целом текст не самый ровный: есть как и удачные места, так и не очень. Порой Йоав Блум злоупотребляет поверхностными нравоучительными сентенциями, причем персонажи высказывают их в такой манере, словно это важнейшие философские мысли, которые до этого никому не приходили в голову. Уж лучше бы Ницше и Шопенгауэра цитировали, хотя и это могло бы набить оскомину. Помимо этого все персонажи – кроме, пожалуй, Арика и некоего Генерала – все из себя романтичные, тонко чувствующие, умиляющиеся всему подряд. Для творцов совпадений это, наверное, в целом симптоматично, в конце концов, они совсем недавно стали людьми и получили возможность чувствовать, но вот в описании именно что обычных граждан выглядит несколько наивно.

Но при этом Йоав Блум проворачивает достаточно тонкую штуку. Он заворачивает конспирологию, которая ассоциируется у нас с триллерами всякими, в этакий мягкий уютный плед. А еще добавляет немного сказочности, той, в которой все миленько, сладенько, гладенько. Это и позволяет вырастить на столь неподходящем материале любовный роман, в котором нет ничего плотского, одни только чувства. И только читатель оказывается умиротворен, как среди всей этой милоты начинают прорастать, скажем так, ростки тревоги. Сперва их нелегко заметить, автор не устает камуфлировать, успокаивать, нежно читателя поглаживать. Тут даже посмертие устроено с максимальным комфортом, такому сложно противиться. В общем, идеальное чтение после долгого рабочего дня, когда все совпадения только лишь раздражали и бесили. При этом тревога никуда не девается, только лишь прячется.

Если бы это была голливудская история, то, наверняка, она была бы про свободу выбора и право человека самому его совершать. Чаще всего такие истории про выбор личного счастья в противовес общественной пользе. Вспомним тех же «Меняющих реальность». Список можно продолжить. Но это не голливудская история. Даже не близко. Да, Йоав Блум выставляет любовь высшей ценностью (как и в «Меняющих реальность», коль они все равно остаются тут первой ассоциацией). Делает это грубовато, нарочито, карамельно. Вот только в контексте «Творцов совпадений» оказывается, что даже в любви людям не дано свободы. Она является таким же порождением причинно-следственной цепочки, как и все остальное. Причинно-следственной цепочки, которую кто-то подстроил. Кто-то, кто решил, вот эти вот люди должны быть вместе, пусть будут счастливы, даже если не просили об этом. Потому что это хорошо. Наверное, в контексте всего мира, вселенной, фигурантов-то дела никто и не спрашивал. Но хорошо ли это? Вот если быть совсем-совсем честным. Ответа на этот вопрос Йоав Блум не дает, пусть сам тон «Творцов совпадений», кажется, свидетельствует о том, что, конечно, хорошо. Но на самом деле…

На самом деле это, конечно, страшно. Жесткий детерминизм — он такой. В какой плед его не заворачивай.

В «Осеннем солнце» подчеркнуто словно бы ничего не происходит. И действительно, что особенного может случиться в захолустье, где даже Интернет нормально не ловит? Тут поездка в соседний город уже событие (Ваня отвезет туда по разным причинам по очереди и Дрондину, и Шнырову, это будут очень смешные эпизоды). Но это не делает книжку скучной. Веркин с поразительным мастерством описывает все эти каждодневные дела героев: походы в лес, сбор ягод и грибов, рыбалку, девчачьи ссоры, короткие перемирия, чтобы во время дождя в настолку сыграть. Жизнь идет своим чередом: цветы цветут, травы растут, желуди созревают, зайцы скачут по полям, пчелы собирают мед. Веркин погружает читателя с головой в этот вечный ток, фиксирует внимание на мелких деталях, так точно описывает пейзаж, что перед глазами встают тополя, которые когда-то посадил Ванин прадед, вернувшейся с войны, той самой войны, конечно. А еще тут частенько что-то прячется в уголке глаза, словно есть обитатели, этакие автохтоны, которые не хотят, чтобы их заметили. Но эта не та мистика, которая требует обязательного разрешения. Просто походите в одиночестве по лесам и полям, в какой-то момент точно поймаете подобное ощущение. Что-то постоянно ускользает из поля внимания, всегда оказывается незамеченным, но, наверняка, есть.

Туманный Лог представляет собой герметичный, отдельный от цивилизации мир. Недаром же Ваня, от лица которого, кстати, ведется рассказ, нарисовав в финале карту этого мира, оснастил ее всеми маркерами старинных карт. В верхних углах солнце с луной, а внизу – всякое зверье. Вот только кракены с левиафанами в Туманном Логе не водятся, поэтому Ване приходится изобразить вместо них собаку Дрондиной и козу Шныровой. Этот мир в чем-то удивительный, а в чем-то обыкновенней не придумаешь неуловимо напоминает деревню из второй части «Кусателя ворон». И, вообще, по книжке рассыпаны всякие символические отсылки к другим вещам Веркина: начиная от палеонтологических артефактов (как в «Герде», только там был не след динозавра, а окаменевшие трилобиты), заканчивая колоколом, который может исполнять желания (как телефонная будка в «ЧЯПе», тут и там в некотором смысле надо позвонить). И как всегда Веркин пишет о провинции абсолютно не модно, без всякой чернухи и отчаяния. Пусть жизнь и не устроена, но она все равно прекрасна. Да, все тут приходит в упадок, отцы на вахтах, матери устали шить трусы на продажу, но вокруг почти волшебный лес, яблок уродилось больше, чем когда-либо, за каждым поворотом маленькое открытие.

Нет, только не подумайте, что Туманный Лог — это рай на Земле. Веркин не выписывает этакий парадиз, место, в котором все могли бы быть счастливы. Несмотря на общий оптимистичный настрой, несмотря на все эти обыкновенные чудеса, несмотря на бесчисленное количество простых радостей, в «Осеннем солнце» есть еще и ощущение тревоги. С самого начала проскальзывают намеки, что все тут должно скоро закончиться. Это остро чувствуют девочки, Ваня же пытается не обращать внимания. И тревога эта не оказывается беспочвенной, увы, все так и есть. В третьей части, действие которой происходит уже в августе, на исходе лета, Веркин вокруг этого накручивает, конечно, чего-то инфернального, но так и не доводит до хоррора. Хотя, конечно, что-то странное происходит. Что-то неприятное. Что-то опасное. Даже Ваня вынужден признать серьезность ситуации. Ответов о том, кто же – или что же – выживает жителей Туманного Лога во внешний мир, автор не дает. Да они тут и не нужны.

«Осеннее солнце», прежде всего, про впечатления, переживания и чувства подростка. Это очень экспрессионистский текст. Есть тут и толика пантеизма: пусть вслух и не проговаривается мысль о том, что Бог пронизывает собой весь мир, но природа выступает в этой книжке буквально отдельным героем. Всему нашлось место на этих страницах: обидам и страхам, созерцанию мира, радости от вкуса земляники на губах, ночной духоте, утренней свежести, упоению от сбора грибов, вражде, любви, в конце концов, расставанию, чувству невосполнимой утраты, страху перед будущем, тоске по прошлому. Такова жизнь. И Веркин просто ее описывает. А актуальные социальные высказывания ищите в других книгах, пожалуйста.

Ну, а если все-таки хочется поинтерпретировать, если не получается от этого отказаться, то вот вам такая интерпретация: это история о подменыше.

Дальнейшее, конечно, понятно будет, прежде всего, тем, кто уже читал «Осеннее солнце», хотя особых спойлеров не случится, им тут просто неоткуда взяться.

В раннем детстве Ваня как-то заблудился в поле у подножья холма, на котором, собственно, и стоит Туманный Лог. Это его воспоминание, кстати, выписано весьма жутко, да уж, Веркин умеет напугать даже птичкой, которая странно смотрит. Все закончилось благополучно, испуганного мальчика сморил сон, а потом его вот такого вот спящего нашли и отнесли домой. Но бабушка Вани все понимала, чуяла, что это уже не ее внук. Правда, родители не хотели в это верить. А сам Ваня, конечно, с удивлением осознал, что забыл все до того происшествия, но, конечно, серьезно не относился к подозрениям бабушки. Так вот, мальца подменили. Не человек он. И если принять это на веру, то многое станет ясней.

Он не хочет уезжать, он изо всех сил цепляется за Туманный Лог, не нужны ему столицы, он пытается придумать способ сохранить родные места, все его прожекты на тему, как бы привлечь сюда туристов, нацелены только на одно, чтобы не пришлось уезжать. Ему тут привольно, он тут счастлив, это его место силы. Дрондина хочет уехать, Шнырова хочет уехать, наш герой не хочет даже думать об этом. Ему для ощущения полноты жизни достаточно сходить на голодную рыбалку, большего не надо. Возможно, девочки о чем-то да догадываются. Например, Дрондина, про которую известно, что она одно время наговорами успешно сводила бородавки и выводила перхоть, в какой-то момент замечает что-то страшное в лесу. А Ваня не понимает, что это на подругу нашло. Ему в лесу не страшно. Это его дом родной, его тут никто не обидит. Однажды лежа на берегу реки, он услышит чьи-то тяжелые шаги: «Хорошо бы лось, подумал я. Перебрался, бестолковый, через реку и шастает. Или кабан. Вывалился из леса, порыться на лугу. Или медведь, хотя откуда у нас тут медведь…». Ну да, обычный человек, конечно, вот так вот в такой ситуации будет лениво рассуждать… Хорошо бы медведь…

Такая интерпретация разворачивает и вопрос о том, кто же запугивает обитателей Туманного Лога, чтобы их прогнать, так, что ответ становится очевидным. В первой главе Шнырова заявляет: «Потому что тут все нафиг оптимизируют! Все!». Оптимизируют, да. Но не так, как это могли бы сделать какие-нибудь московские бизнесмены. Просто исконные обитатели этих мест, луговики и полуденницы, те, кто как раз и прячется в уголке глаза, решили вернуть себе территории. Пришла пора, с их точки зрения, окончательно прогнать людей, более не таится, все вернуть на круги своя. Должны уйти все люди, в том числе и Ваня, его судьба теперь иная, он-то был отдан в чужое племя. Ваня, конечно, против. Будет до последнего сидеть на своей веранде.

Кстати, эта интерпретация еще и делает крайне зловещим персонажем полицейского, который в какой-то момент придет в Туманный Лог на звук выстрела.

Если такой расклад нравится, его можно крутить дальше. Так и до метафоры сепарации дойдем. Одна печаль: все эти домыслы делают «Осеннее солнце» гораздо печальней, чем кажется на первый взгляд.

Но все это не отменяет вопрос про название. Так почему же все-таки «Осеннее солнце»? Тут же лето, июнь, июль, август, жара, никакой прохлады. Кажется, ответ проще, чем многие думают. Просто Веркин так назвал некоторое чувство, которое пронизывает всю книжку. Именно так – осеннее солнце. Ведь мы помним, «Осеннее солнце», прежде всего, про чувства и ощущения.